Отдавая что-то другим, мы, пусть на самую малость, уподобляемся Всевышнему, который постоянно одаривает нас. Он дает нам все, в том числе — и возможность победить в себе негативные черточки и проявления…

ПРИНЦЫ И НИЩИЕ

Сара Шапиро           

Случилось это незадолго до Рош а-Шана. Погруженная в мысли о предстоящих покупках к празднику, я шла по многолюдной иерусалимской улице. И вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Я повернула голову и прямо перед собой увидела поразившее меня женское лицо. Дело в том, что каким-то непостижимым образом это лицо постоянно менялось: то казалось изможденным и старым, то — молодым, потом опять — старым...

В такие дни нищие в городе встречались чаще обычного. И все они, как мне казалось, мало отличались друг от друга. Но приблизившаяся ко мне нищенка выделялась из их среды. Было в ней что-то необычное. Очень худая, скуластая, неопределенного возраста, она, как мне невольно представилось, словно только что спустилась со сцены, сыграв «попрошайку» в любительском спектакле по известному роману Диккенса «Оливер Твист». И вот так, прямо в гриме, не сменив театральный костюм на обычное платье, вышла к озабоченным подготовкой к празднику людям.

Она, нарушив границы моего личного пространства, стояла так близко, что я ощущала запах, исходящий от ее одежд. Обращаясь ко мне, женщина говорила о каком-то несчастье, обрушившемся на ее семью, о безвыходном положении, в котором она оказалась, о своих бедных детях… По ходу этого монолога, произносимого негромким молящим голосом, ее лицо старательно выражало отчаяние, но темные глаза несколько раз сверкнули недобрым блеском.

Я хорошо владею разговорным ивритом. Подобных проблем в общении с людьми у меня давно уже не бывает. Но тут… Многие слова я вообще не понимала.

— Помоги нам! — завершила она свою речь на патетической ноте, требовательным и выразительным жестом протянув ко мне руки.

Я невольно съежилась. «Осторожно!» — предупредил меня внутренний голос. Эта нищета, реальная или фальшивая — слишком наигранна. Тем не менее, я достала кошелек и дала ей десять шекелей.

Конечно же, у меня была возможность, не дослушав ее, развернуться и уйти с того места. Все, что она рассказывала таким, как я, прохожим, могло быть рассчитанной на жалость «профессиональной легендой». Но ведь нельзя было исключить и вероятность того, что где-то, затаившись в темном углу, ждут маму голодные дети, надеясь, что она принесет им хотя бы какую-нибудь еду. Нет, я не хотела брать на себя такую ответственность. Тем более, перед Рош а-Шана и Йом Кипуром, перед тем, как Всевышний определит судьбу каждого из нас на весь следующий год. Уж лучше поддаться на обман, нежели отказать человеку, который действительно нуждается в твоей поддержке. В конце концов, кто мы такие, чтобы судить других? Сегодня ты — «принц», потому что Творец наделил тебя достойным существованием. А завтра… Только Ему известно, что произойдет с тобой завтра.

Рука женщины с зажатой в ней монетой исчезла в складках одежды. «Тода (спасибо)», — пробормотала она, бросила на меня мимолетный прощальный взгляд и улыбнулась. И в тот самый момент мне почему-то вспомнился папа…

Мой отец, Норман Казн, работал редактором в газете «Субботнее обозрение». Любовь и внимание к людям были его «второй натурой». У него даже вопроса не возникало, дать человеку то, что он просит, или не дать. Часто, заметив или узнав, что кто-то оказался в трудном положении, папа сам проявлял инициативу и протягивал руку помощи. Он с легкостью расставался со своими вещами, если считал, что другому они нужнее. И чувствовал себя совершенно счастливым. Если у меня в отдельные моменты и были к нему какие-то претензии, он отзывался на них проявлениями такой доброты, что я, как правило, стыдилась потом собственного неумения понять, какой удивительный человек живет со мной рядом.                                                                                                                                                                         

Рав Авигдор Миллер как-то сказал: «если ты делаешь что-то хорошее (он имел в виду, конечно же, взрослых, для детей — другие правила), старайся никому об этом не рассказывать. Чем меньше говоришь о своих добрых поступках, тем лучше. Так ты подражаешь Всевышнему». 

Мой отец почти никогда не говорил о своих добрых поступках. Эта часть его существования постепенно открывалась мне из маминых рассказов о нем после его смерти. Из того, что она поведала, мне отчетливо запомнился, например, такой эпизод. 

— В ту ночь, — рассказывала мама, — была самая настоящая метель. Кто-то взломал дверь нашей машины и украл папин портфель, прихватив заодно и его очень хорошее, совсем еще почти новое зимнее пальто. Пальто было очень теплое, и папа его очень любил. Мы сообщили об ограблении в полицию, и вскоре нам позвонили, сказав, что портфель обнаружен в ближайшем мусорном баке, и его содержимое нетронуто. Пальто нашли по описанию. Человек расхаживал в украденном пальто по городу. 

Вещи нам вернули в полном порядке, — продолжала мама. — А потом папа спросил у полицейского, где находится сейчас «этот человек» (вор). Полицейский заверил отца, что оснований для волнений нет, что похититель — в тюремной камере предварительного заключения. Папа спросил, может ли он встретиться с ним. Полицейский очень удивился, но дал согласие на визит. В камере папа пробыл больше часа. А когда вышел, сказал, что у них был откровенный, душевный разговор, что этот человек — «хороший малый», только попал в беду: потерял работу, оказался без средств и лишился дома...

Потом отец свидетелем пришел на заседание суда. И сказал судьям, что он готов взять на себя ответственность за этого человека. Судьи охотно согласились. Папа нашел ему работу где-то в издательстве и подарил ему свое пальто.

— Представляешь, — произнесла в заключение мама, — отдав собственное любимое пальто, Норман от души радовался. «Ты видела? — спросил он меня. — Это пальто так идеально на нем сидит, словно оно специально для него сшито».

После гиюра в Израиле — кто я?