Я живу в обнесенном стеной Старом Городе Иерусалима, на самом краю Еврейского квартала. В двух минутах ходьбы от моего дома начинается арабский рынок. Когда я впервые, девятнадцать лет назад, приехала сюда, это была шумная, яркая ярмарка, которая привлекала израильтян и иностранных туристов экзотическими ароматами настоящего восточного базара, расположенного в самом сердце современного Израиля.

Я сама не могла устоять перед открытыми прилавками с пахучими специями, живописно сложенными в разноцветные кучки, сухими фруктами, левантийскими сладостями и сувенирами ручной работы (в основном привезенными из Индии). Все это можно было купить у дружелюбных и улыбчивых продавцов, выторговав доступную цену.

Однако первая же волна арабской интифады в конце 1980-х годов не оставила от этой жизни камня на камне. Арабские подростки швыряли в прохожих камни и жгли на улицах автомобильные покрышки, а организация Освобождения Палестины объявила о забастовке всех арабских предприятий. Прилавки рынка скрылись за металлическими ставнями. Забастовка продолжалась недели, затем - месяцы, годы. Я спешила пересечь длинные унылые рыночные ряды - это самая короткая дорога из Старого Города, испытывая жалость к хозяевам лавочек, которые без дела сидели возле них на табуретках и играли в нарды.

Мы, евреи, прекрасно понимали, что не они выбрали для себя этот путь разорения. Лавочники не считали себя политическими радикалами ООП и не были религиозными фанатиками из Хамаса. Эти умеренные мусульмане хотели всего-навсего жить в мире, оберегать свои семьи, воспитывать детей и зарабатывать на жизнь. Однако ООП заставляла их держать лавки закрытыми. Два магазина около Дамасских Ворот, рискнувшие начать работу, были в назидание другим сожжены сторонниками Арафата.

Как большинство израильтян, я была шокирована, узнав, что следствие по делу о взрыве в Еврейском университете - тогда погибли восемь студентов - установило: злоумышленниками на этот раз оказались именно иерусалимские арабы. Художник, подложивший бомбу в бумажном пакете под один из столиков университетского кафетерия, жил рядом со мной, прямо за стенами Старого Города. Ну что ж, у каждого народа бывают фанатики, сказала я себе. Большинство иерусалимских арабов все равно продолжают придерживаться умеренных взглядов, или, во всяком случае - слишком прагматичны, чтобы отказаться того уровня жизни, который обеспечен им, как гражданам Израиля.

Спустя два дня после уничтожения израильскими спецслужбами шейха Ясина я отправилась по делам в город. При входе на рынок меня поразил вид вновь закрытых железными ставнями лавок и ларьков. Я слышала о том, что Арафат призвал палестинцев к трехдневному трауру по Ясину, однако не могла понять, какое отношение его призыв имеет к нашим иерусалимским арабам. Они - не приверженцы Хамаса, и неподвластны Арафату. Когда строительство защитной стены будет завершено, они останутся вместе с нами, по эту сторону баррикад.

Увидев знакомого торговца фруктами, сидевшего возле своего закрытого магазинчика, я остановилась и спросила:

К нам подошли двое других продавцов средних лет.

- Как «о каком»?! - опешила я. - О шейхе Ахмеде Ясине, разумеется!.. Неужто вы действительно оплакиваете человека, по приказу которого убивали детей?!

Я так надеялась услышать из уст - «Нет, конечно же, просто главари Фатха (ООП) приказали нам бастовать, вот мы и позакрывали лавочки…».

Но вместо этого они, сжав кулаки, стали возбужденно переговариваться, перейдя на арабский язык.

- Убирайся отсюда! - закричал на меня самый старший из них на иврите. - Чтобы духу твоего здесь не было!..

Кипя от возмущения, я поспешила ретироваться. Ясин был основателем и главой Хамаса. Он лично организовал более 400 террористических нападений, в результате которых погибло 337 израильских детей, матерей и отцов, и более 2000 невинных людей получили ранения и увечья. А эти продавцы - представители самой умеренной части арабского населения - скорбели о нем, как будто бы убили героя.

Недалеко от Яффских Ворот Старого Города перед большими, наглухо закрытыми магазинами я увидела трех убеленных сединами мужчин. Без сомнения, они не посмели торговать, потому боялись гнева приспешников Арафата, и Хамасу, конечно же, не сочувствовали. Поравнявшись с ними, я остановилась и вежливо спросила:

- Скажите, Вы закрыли свои магазины из страха перед Фатхом или же потому, что и в самом деле искренне скорбите по убитому?

- Да, мы искренне скорбим… - глядя мне прямо в глаза, произнес один из них.

- Как же так?! - растерялась я. - Вы оплакиваете убийцу?!

Второй торговец подошел ко мне вплотную.

- Ты называешь шейха Ясина - убийцей? - сорвался он на крик. - Кто же тогда ваш Шарон?!.

- Шарон ничего плохого вам не сделал! - выкрикнула я в ответ.

- А стена?! Ты что, стену не видела? - неистовствовал он.

- Какую стену? - не поняла я, о чем речь.

- Какую стену?! - проревел торговец-араб. - Да ту самую, которую по приказу Шарона строят!..

Нам не пришлось бы ее строить, если бы шейх Ясин не посылал своих бандитов убивать наших детей, - сориентировавшись, парировала я.

С этими словами я отвернулась от арабов и пошла прочь. Один из них бросился вслед за мной.

Я резко остановилась и посмотрела ему в лицо и спросила:

- А разве вы и в самом деле мечтаете жить под началом Арафата и навсегда распрощаться с обретенной свободой?

- Да! Пусть лучше будет Арафат! Но только - не израильтяне! - прокричал он с искаженным от ярости лицом.

Внезапно мне пришло в голову, что мои соседи, наши израильские арабы - не безобидны и я могу пострадать. Отвернувшись от него, я пошла по направлению к Яффским Воротам, а пожилой лавочник продолжал ругаться мне вслед на арабском языке.

Я ускорила шаг. И про себя решила, что через арабский рынок ходить отныне не стоит.

Теперь они оплакивают Рантиси. А я возвращаюсь из центра Иерусалима домой окольным путем…