Кинооператор — скромная профессия. Даже самые “заядлые” любители кино обычно запоминают имена актеров, исполняющих в обратившем на себя внимание фильме главные роли, может быть, еще — режиссеров. Запомнившаяся фамилия снявшего киноленту оператора — случай уникальный.

Кинооператор — важная в киноискусстве профессия. Все, что предстает перед нами на экране, мы видим его глазами. Наша оценка фильма во многом зависит от его восприятия “объектов”, от его внимания к “натуре”, к отдельным ее деталям.

Назовем, наконец, несколько созданных Самуилом Рубашкиным (в творческом содружестве с известным российским режиссером Теодором Вульфовичем) фильмов, и все сразу же будет ясно. Это — “Парень из нашего города”, “Мост перейти нельзя”, “Сказка о потерянном времени”, “Последний дюйм”...

Однако для поистине творческой личности профессия кинооператора имеет весьма существенный изъян: его деятельность в работе над фильмом в значительной степени скована рамками киносценария, режиссерской концепцией. В душе Самуила Рубашкина годами накапливалась нерастраченная творческая энергия, окрашенная личными переживаниями информация. И наступил такой момент, когда “количество” перешло в “качество” — нереализованные идеи, невысказанные мысли и ощущения неожиданно, пожалуй, даже для самого Рубашкина, воплотились в живописных холстах и графике.

Наверное, сама судьба предопределила ему “карьеру” художника. Рубашкин родился в 1906 году в Витебске, в те времена — густо населенном евреями белорусском городке, прославившемся в последствии на весь мир громкими именами Шагала, Малевича, Добужинского, Лисицкого, Фалька, Татлина...

В 1906-м, когда Рубашкин появился на свет, Марк Шагал впервые увидел на одной из витебских улочек заинтересовавшую его вывеску — “Школа живописи и рисования художника Пэна”.

Дед Рубашкина, Евсей Берковский, держал небольшую лавочку ювелирных изделий. В его просторном, обшитом крашенным тесом доме (впоследствии Рубашкин изобразит дом деда на картине “Моя семья”) Самуил прожил до семилетнего возраста.

Жил бы он подольше в Витебске, быть может, стал бы художником с молодости. Но его отец Яаков Рубашкин — купец первой гильдии открыл торговлю зерном в Поволжье, в городе под названием Покровск.

В начале 20-х годов семья Рубашкиных переезжает в Москву. Самуил поступает в лесной институт. Но романтическая перспектива стать егерем его не привлекает. И через год он становится студентом ВГИКа.

В 1927-м Рубашкин — дипломированный  специалист. Его берут на “Мосфильм” ассистентом кинооператора. Вскоре молодые режиссеры А.Столпер и Б.Иванов предлагают ему самостоятельную работу, и он снимает свой первый фильм — “Закон жизни” по сценарию А.Авдеенко.

Первые дни на экране принесли киноленте головокружительный успех. На этом все и закончилось. Сталин посмотрел картину и... запретил. Авдеенко лишили удостоверения спецкора, исключили из Союза писателей. Рубашкин, правда, тогда не пострадал. Если не считать, конечно, психологическую травму.

В июне 41-го Рубашкин добровольцем идет в московское ополчение. Но в боях участвовать не пришлось. Через два месяца у него обострилась астма, врачи признали его непригодным к воинской службе. В сентябре он снова оказывается на “Мосфильме” и вместе со студией эвакуируется в Алма-Ату.

Там, в эвакуации, он снимает фильм “Жди меня”. В 43-м возвращается в Москву и обнаруживается, что работы пока не предвидится. Дело в том, что все фильмы подаются на утверждение Сталину — в производство на студиях страны запускают одновременно не больше 8-10 фильмов. Вскоре начинается “противокосмополитическая” кампания — Рубашкин, как “лицо еврейской национальности” подлежит увольнению.

Он кормится подработками: фотографирует, пишет сценарии для научно-популярного кино, снимает рекламные ролики и кукольные сюжеты для “Диафото”.

К съемкам полнометражных художественных фильмов Рубашкин возвращается только после смерти Сталина...

Это произошло в Ленинграде (теперь снова — Санкт-Петербург). Рубашкина пригласили на “Ленфильм” снимать “Последний дюйм”. Однажды в перерыве между съемками он заглянул в мастерскую художницы Тамары Васильевой, с которой приятельствовал. И застал ее за работой. Перехватив его завистливый взгляд, Тамара дала Рубашкину краски, кисть и картон. И он написал свой первый в жизни портрет.

Как будто бы прорвалась плотина — весь его опыт в кино начал перемещаться на холст и бумагу. Теперь он писал, не переставая, используя для этого все свободное от съемок время. Работал легко и быстро, не оглядываясь на моду, “тенденции”, не лелея честолюбивых планов. А потому и о “последствиях” не задумывался. Искал собственный почерк, экспериментировал.

Долгое время о его новом увлечении знали только в узком кругу друзей. Возможно, он сознательно оберегал себя от грубого вмешательства официальных “ценителей” искусства. И был, безусловно, прав — первая же (и единственная при жизни) попытка выставиться продемонстрировала “гражданскую несостоятельность” его творчества.

Выставка состоялась в 1975 году в Ленинграде, в Доме кино. Рубашкин уже был тяжело болен, но все же приехал на вернисаж. Коллеги по работе в кино произносили речи, хвалили картины, дарили цветы... А на следующий день на просмотр зарубежного фильма в Дом кино пришли работники обкома партии. И распорядились изъять из экспозиции двенадцать холстов. А ведь Рубашкин выбирал картины для выставки с присущей ему осмотрительностью. Из всего “еврейского” цикла, который он назвал “Вспышки воспоминаний”, в северную столицу отправил лишь одну — “Моя семья”. Она, разумеется, оказалась в числе запрещенных.

Выставка проходила в мае, а в июле того же 1975-го Рубашкин покинул этот мир.