Исраэль (Оскар) Грузенберг был адвокатом по призванию. Эту профессию он выбрал для себя еще в подростковом возрасте. И не ошибся в своих юношеских предчувствиях.

Рассказывая о нем, его современники отмечали яркость и уникальность его личности, несомненный профессиональный талант, острый ум, темперамент, обаяние, честность и непреклонную принципиальность. Адвокат Грузенберг в совершенстве владел искусством оратора. Его точные, хлесткие фразы распространялись, из уст в уста, по всей России, достигая самых отдаленных уголков необъятной империи. Он выработал свой, особый, характерный речевой стиль, который сохранил и в написанных им статьях и книгах. О нем говорили — «адвокат-философ, который умеет увлечь слушателей искрометной игрой четко выверенных логических построений».

Сам он считал для себя «оскорблением», если кто-то, поздравляя его с очередной победой в суде, называл произнесенную им речь — «блестящей». «Блестящая, — говорил он, — значит, бессодержательная, бьющая на внешний эффект…». «Сильное, умное и, превыше всего, убедительное» — вот те эпитеты, которыми он награждал удачные выступление коллег в залах судебных заседаний.

Интеллигентное, одухотворенное лицо, острый, проницательный взгляд… Таким предстает перед нами Грузенберг на фотографиях. Таким изобразили его маститые российские художники того времени — Илья Репин и Валентин Серов.

Исраэль (Оскар) Грузенберг родился в еврейской семье в 1866 году в Украине, в губернском городе Екатеринославе (ныне Днепропетровск). С детства он проявлял неординарные способности к наукам. Это выделяло его среди сверстников, а в дальнейшем позволило поступить на юридический факультет Киевского университета (в те времена евреев в российские высшие учебные заведения принимали в исключительных случаях).

Диплом юриста он получил в 1899 году. Поскольку все годы учебы он был в числе лучших студентов, ему предложили остаться на кафедре. Перед ним открывались заманчивые перспективы — карьера ученого, университетского профессора. Однако в ректорате поставили условие: администрация университета даст на это свое согласие, если он «сменит веру». Предать свой народ? Такую жертву он не был готов принести ни за какие посулы в мире…

Этот, весьма характерный для царской России инцидент еще больше укрепил его в стремлении посвятить свою профессиональную деятельность защите тех, чье достоинство попрано мощной государственной антисемитской машиной.

Так называемая «квота на обучение», черта оседлости… Грузенбергу, в «порядке исключения», удалось вырваться из этого замкнутого круга. Но и он пережил немало связанных с еврейством унизительных моментов.

Даже в преклонном возрасте, живя за границей, он все еще с острой болью и горечью вспоминал, как в 1886-м, в годы студенчества вместе с матерью попал в облаву, устроенную киевской полицией. Его, задав несколько вопросов и проверив вид на жительство, полицейские тотчас же отпустили. Но его матери, которая приехала навестить сына из «черты оседлости» и что-то «нарушила» (что именно, ни сын, ни мать так и не поняли), пришлось провести остаток ночи на заплеванном полу полицейского участка, рядом с пьяницами и ворами-карманниками. Чтобы вызволить оттуда мать, сын был вынужден использовать имевшиеся у него в то время связи…

Не приняв «подачку» ректората Киевского университета, Исраэль (Оскар) Грузенберг решил, что у него будет больше возможностей отстаивать права своего народа в столице. И переехал в Петербург.

Еврею в Петербургской адвокатуре обычно не давали звание «присяжного поверенного». И Грузенберг целых 6 лет (до 1905 года) числился в «помощниках». Но его довольно скоро заметили. Обратили внимание на его глубокие юридические знания и умение находить точные контраргументы, ставящие в тупик судебных обвинителей.

В результате он быстро выдвинулся в первые ряды столичной адвокатуры. Вел дела писателей М.Горького, В.Короленко, К.Чуковского, политических деятелей П.Милюкова и Л.Троцкого, нескольких депутатов Первой Государственной Думы.

Корнея Чуковского, в частности, в 1905 году обвиняли в «оскорблении царской особы». Его арестовали после выхода в свет четвертого номера петербургского сатирического еженедельника «Сигнал», в котором опубликовали его стихи. Суд проходил при закрытых дверях. И все же в зале присутствовали несколько сенаторов, которые специально пришли послушать речь уже тогда знаменитого адвоката Грузенберга, защищавшего Чуковского. Всех занимал вопрос: удастся ли ему спасти молодого литератора от столь серьезного обвинения?

После резкого выступления прокурора, назвавшего обвиняемого «литературным отщепенцем», который посмел «поднять преступную руку на священную особу государя императора», негромким, чуть виноватым голосом начал свою речь защитник. Обращаясь к суду, он сказал: «Представьте себе, что я… Ну, хотя бы вот на этой стене… рисую, предположим, осла. А какой-нибудь прохожий ни с того ни с сего заявляет: «Это — прокурор Камышанский». Не без сарказма Грузенберг представил выступление прокурора плодом его личного воображения. «Итак, вы утверждаете, — говорил он, глядя на прокурора, — что здесь, в этих издевательских стишках говорится о государе?». Обвинение было вынуждено отступить. Чуковского оправдали.

Судебные битвы становятся стихией Грузенберга. Детально изучив суть дела и готовясь к очередному выступлению, он, по его воспоминаниям, всякий раз чувствовал, что на него «надвигается, забирает в полон исполненное страдания и в то же время непередаваемого счастья боевое настроение судебного защитника». Залогом большинства его побед было и поистине «братское» отношение к подсудимому. Такое качество для адвоката имело не меньшую ценность, нежели обширные юридические знания и находчивость. Способность до глубины души сопереживать обвиняемому делала выступления Грузенберга искренними, проникновенными и убедительными.

Первым этапом на пути к широкой популярности стал для Исраэля Грузенберга процесс по делу еврея-аптекаря Д.Блондеса, обвиненного в ритуальном убийстве.

В 1900 году Виленский суд (без участия присяжных заседателей) признал Блондеса виновным. Защитники — Спасович, Миронов и Грузенберг — добились в Сенате пересмотра этого дела. На повторном суде, во многом — благодаря речи защитника Грузенберга, Блондеса оправдали.

Но самая внушительная победа, которая принесла ему известность не только в России, но и за ее пределами, ожидала его впереди.

В 1911-м году киевского еврея Менделя Бейлиса обвинили в убийстве мальчика Андрея Юшинского — якобы в ритуальных целях. На роль главного защитника пригласили Исраэля (Оскара) Грузенберга.

Подготовка к процессу шла более двух лет. Грузенберг, выстраивая защиту на фактах и свидетельских показаниях, отчетливо понимал, что данное судебное разбирательство носит на частный, но — общегосударственный, политический характер.

По его оценке, этот процесс стал «смотром сил». И он в тот период уже не надеялся на возможность мирного разрешения исторического конфликта между российскими властями и еврейством. Этот «смотр сил» наглядно высветил истинный масштаб так называемого «еврейского вопроса» в России и в мире.

Его речь на заключительном заседании суда, в которой он поставил перед собой цель не только спасти ни в чем неповинного человека, но, главным образом — защитить от наветов еврейский народ и еврейскую религию, длилась (с перерывами) шесть часов. Представ перед судьями, он, прежде всего, «поделился» собственными размышлениями о еврействе. «…Дело ваше, верить мне или не верить, — не торопливо, чеканя каждое слово, произнес он, — но если бы я хоть одну минуту не только знал, а думал бы, что еврейское учение позволяет, поощряет употребление человеческой крови, я бы больше не оставался в этой религии. Говоря это, знаю, что эти слова станут известными евреям всего мира…».

Словно доверительно беседуя с обвинителями, судьями и публикой, адвокат перемежал факты дела Бейлиса с экскурсами в еврейскую историю, упомянув и времена инквизиции, когда евреев отправляли на костры только за то, что они были евреями. И от этого его речь приобретала поистине глобальную мощь, отрывая слушателей от обывательского восприятия вымышленных прокурорских доводов… В конце концов, решением суда с Бейлиса сняли все обвинения.

«Нельзя было допустить хотя бы один судебный приговор о признании еврея виновным в ритуальном убийстве», — напишет Грузенберг впоследствии в своих мемуарах.

Превращая залы судебных заседаний в трибуну, с которой он защищал честь, достоинство, а нередко — и жизнь соплеменников, именитый адвокат никогда не упускал случая в частном порядке поддержать и отдельного, обратившегося к нему человека. Надеясь на его авторитетность в обществе, ему писали, к нему приходили прямо домой с совершенно не касающимися юриспруденции просьбами. И, несмотря на свою занятость, он никому не отказывал, прилагал все усилия, чтобы помочь просителю.

В воспоминаниях о профессоре филологии Григории Абрамовиче Бялом рассказывается, как его мать, желая дать сыну хорошее образование, набралась храбрости и отправилась в Петербург к адвокату Грузенбергу. От знакомых она слышала, что он — «человек добрый и бескорыстный». И только он, по ее мнению, мог посодействовать ей в реализации столь трудной задачи — ведь путь в крупные города еврею был закрыт.

Он принял женщину, взял ее прошение и завершил аудиенцию. А через какое-то время на адрес Бялых пришла телеграмма, в которой Грузенберг сообщал, что Григорию дано разрешение на учебу в столице. И это — лишь один эпизод из «частной» деятельности «национального защитника» (так называли Грузенберга в еврейской среде). Подобных случаев было великое множество.

В дальнейшем Исраэль (Оскар) Грузенберг вел и выигрывал непростые дела о погромах в Минске и Кишиневе. А в 1918–19 годах, во время гражданской войны, он возглавлял Еврейский Совет самообороны и Совет по организации помощи жертвам погромов.

Когда же установилась советская власть, Грузенберг понял, что в России ему делать нечего. И разделил судьбу белоэмигрантов, покинув страну Советов в 1920-м году.

С 1921 по 1923 годы он жил в Берлине. Потом переселился в Ригу, где в 1929 году стал представителем евреев Латвии в Еврейском агентстве (Сохнут) и был избран в Совет Сохнута.

Последние годы жизни всемирно известный адвокат провел во Франции. Там, в Париже, в 1938 году он опубликовал написанную им на русском языке книгу воспоминаний, под названием «Вчера», существенную часть которой составили описания многих его судебных сражений. В эту книгу, подводя итог свой жизни и деятельности, он поместил емкую, словно очерчивающую его жизненный путь фразу — «Ничего не кляну, ни от чего не отрекаюсь, ни о чем не жалею».

Исраэль (Оскар) Грузенберг умер в 1940 году в Ницце. И только через десять лет друзья и родные сумели выполнить его последнюю волю — перезахоронили его останки в Израиле, на тель-авивском кладбище.

Его именем в Тель-Авиве названа одна из центральных улиц…