Вторая фраза главы начинается так: «Скажи Аарону — когда будешь разжигать огонь светильников…».

Будешь разжигать на иврите — беhаалотха.

В нашей недельной главе рассказывается о пророчестве Эльдада и Мейдада. В тексте Торы читаем: «И прибежал отрок, и известил Моше, и сказал: Эльдад и Мейдад пророчествуют в стане» (Бамидбар, гл. 11, ст. 27).

Раши (раби Шломо бен Ицхак — величайший комментатор Торы и Талмуда; Франция, 11-й век) пишет, что «отрок» это, вероятно — сын Моше Рабейну, Гершом.

Но о чем пророчествовали Эльдад и Мейдад, что отрок так торопился оповестить об этом Моше?

У Раши находим, что Эльдад и Мейдад предсказали, что Моше умрет, так и не войдя в Эрец Исраэль (на Землю Израиля). И, что Йегошуа бин Нун, ученик Моше, возглавит народ и поведет его в страну Израиля. Об этом говорится и в Талмуде (трактат Сангедрин, лист 17).

В другом трактате Талмуда (трактат Мегила, лист 18) наши Учителя используют поговорку: «Слово — шекель, молчание — два».

Шекель — это мера серебра, упоминаемая в Торе. Но во времена Мишны шекель назывался — «сэла». В оригинале так и сказано: «Слово — сэла, молчание — две».

Теперь нам надо вспомнить, почему Всевышний не позволил Моше войти в Эрец Исраэль. 

После смерти сестры Моше и Аарона, Мирьям, на некоторое время пропадает колодец, который чудесным образом сопровождал евреев во время их перехода по пустыне.

Всевышний повелел Моше извлечь воду из скалы. В Торе об этом написано: «Возьми посох и собери общину, ты и Аарон, брат твой, и говорите скале на глазах у них, и даст она воды свои, и ты извлечешь для них воду из скалы, и напоишь ты общину и их скот» (Бамидбар, гл. 20, ст. 8). 

Моше, вопреки Воле Всевышнего, не попросил у скалы воду, но — ударил по ней посохом. Как сказано: «И поднял Моше руку свою, и ударил скалу своим посохом дважды» (Бамидбар, гл. 20, ст. 11).

Это вызвало Гнев Творца, и Он объявил свой приговор: «Не приведете вы (Моше и Аарон) это общество на землю, которую Я дал им» (Бамидбар, гл. 20, ст. 12).

Итак, Моше был наказан за то, что ослушался Всевышнего — не приказал скале на словах, чтобы она дала воду, но — ударил по ней.

Скала на иврите — «сэла».

С учетом этого, приведенную выше пословицу из Талмуда можно понять и по-другому: в том случае, если бы Моше на словах приказал скале (сэле) дать воду — тем двоим (Эльдаду и Мейдаду) пришлось бы молчать. То есть, если бы Моше вместо того, чтобы бить по скале, просто бы приказал ей, как велел ему Всевышний, то двоим, Эльдаду и Мейдаду, не о чем было бы пророчествовать…

В нашей недельной главе рассказывается о пророчестве Эльдада и Мейдада. Написано: «Но остались два мужа в стане, имя одному — Эльдад, а имя другому — Мейдад... И стали они пророчествовать в стане… И прибежал отрок, и известил Моше, и сказал: Эльдад и Мейдад пророчествуют в стане» (Бамидбар, гл. 11, ст. 26-27).

В этом небольшом фрагменте выражение «в стане» (в оригинале на иврите — «бамахане») повторяется трижды. 

Почему же Тора, всякий раз, упоминая пророчество Эльдада и Мейдада — подчеркивает, что это произошло «в стане»? Ведь с самого начала в данном отрывке уже было сказано — «остались два мужа в стане».

Но о чем, собственно, поведали Эльдад и Мейдад?

Содержание их пророчества, как это отмечается в Талмуде (трактат Сангедрин, лист 17): «Моше — умрет, а Йегошуа бин Нун — приведет».

Имеется в виду, что Всевышний не разрешит Моше войти в Эрец Исраэль (на Землю Израиля), поэтому народ приведет туда его ученик и преемник, возглавивший сынов Израиля после смерти Моше, Йегошуа бин Нун.

Прочтем, что говорится в Торе об имени Моше. В книге Торы Шемот (гл. 2, ст. 10) написано: «И она нарекла ему имя Моше и сказала: ведь из воды извлекла я его».

Как известно, имя дала Моше дочь фараона Батья. Объясняя выбор имени, Батья говорит: «из воды извлекла я его». В оригинале написано так: «мин hа-маим мэшитиhу».

Выражение «мин hа-маим» (из воды) проще было бы записать иначе — «ми-маим». И это тоже означало бы — «из воды». Почему же Батья добавила две лишние буквы — «нун» и «hей»?

Слово «ми-маим», записанное на иврите, состоит из четырех букв. И эти четыре буквы представляют собой — аббревиатуру пророчества Эльдада и Мейдада: «Моше — умрет, Йегошуа — приведет».

Батья так беззаветно любила Моше, что не хотела произносить эти горькие слова даже в виде аббревиатуры. В надежде изменить суровый приговор, она добавляет две буквы — «нун» и «hей». И «ми-маим» превращается — в «мин hа-маим».

Теперь, когда Эльдад и Мейдад высказали вслух горькое для всего еврейского народа пророчество, Тора трижды подчеркивает, что это произошло — «ба-махане» (то есть — «в стане»).

Для чего? Ведь, это, казалось бы, и так понятно.

В ивритском слове махане («стан») можно, проигнорировав буквы «нун» и «hей», выделить корень «мах», что в переводе означает — «стирание» (на иврите ластик, предназначенный для стирания нарисованного или написанного — «махак»).

Так, Тора объясняет нам, что своим пророчеством Эльдад и Мейдад стерли добавленные Батьей буквы «нун» и «hей». И «мин hа-маим» превратилось — в «ми-маим»: «Моше — умрет, Йегошуа — приведет».

В своих комментариях к Торе Раши (раби Шломо бен Ицхак — величайший комментатор Торы и Талмуда; Франция, 11-й век) отмечает, что по замыслу Всевышнего евреи должны были как можно скорее прийти в Эрец Исраэль (на Землю Израиля). Однако примкнувшие к сынам Израиля египтяне — эрев рав (в переводе — «всяческий сброд») и некоторые знатные люди из евреев (старейшины) начали выказывать недовольство.

— Как утомились мы в этом переходе! — сетовали они. — Вот уже три дня не знаем отдыха от тягот пути.

Такая неблагодарность спровоцировала Гнев Всевышнего, и Он, как сказано в нашей недельной главе — «испепелил их на краю стана» (Бамидбар, гл. 11, ст. 1).

На самом деле, старейшины заслужили эту кару еще во время Синайского Откровения, ибо повели себя легкомысленно.

Представьте себе, что человек, обращаясь к царю, жует бутерброд. А о старейшинах в Торе написано: «И созерцали они Всевышнего, и ели и пили» (Шемот, гл. 24, ст. 11).

Однако на сей раз Творец, как рассказывается в Мидраше Танхума — не пожелал привносить скорбь в столь радостное событие — дарование Торы. Поэтому воздал им по заслугам теперь, когда они стали жаловаться на трудности пути в Эрец Исраэль.

После этого, естественно, возникла необходимость выбрать новых старейшин. Всевышний наделит их пророческим даром, и они будут помогать Моше в управлении народом. В нашей недельной главе об этом читаем: «И возьму Я от духа, который на тебе, и возложу на них. И они будут нести с тобою бремя народа, и не будешь нести его ты один» (Бамидбар, гл. 11, ст. 17).

Моше предстояло выбрать 70 старейшин. Каждое колено делегировало шестерых представителей. В результате получилось 72 человека, при том, что требовалось только 70.

Как поступить?

Моше изготовил 72 таблички, на 70 из них написал слово «старейшина», а две таблички оставил чистыми. Затем — предложил претендентам взять каждому по табличке. Тех, кому досталась табличка с надписью «старейшина», Моше пригласил к Шатру Откровения, а два обладателя чистых табличек должны были остаться в стане.

Так можно было, никого не ущемляя, избрать новых старейшин, взамен тех, которых сжег огонь Всевышнего.

Но не все пошло по задуманному Моше плану. Те двое, что вытащили таблички без надписи, не пожелали принять свой жребий и вместе со всеми направились к Шатру Откровения. Получается, план Моше Рабейну не удался? 

Прежде чем рассказать, как разрешилась эта ситуация — рассмотрим похожий случай времен Талмуда.

Настало утро, и вот Рабан Гамлиэль замечает, что вместе с ним поднялись объявлять високосный год не семь, а восемь судей.

— Пусть тот, кого я не назначил вчера вечером, — произнес Рабан Гамлиэль тоном, не терпящим возражений, — вернется обратно.

— Меня не назначили вчера, — потупив взор, признался судья, которого звали Шмуэль hа-Катан. — Но я и не собирался участвовать в объявлении високосного года, я только хотел поучиться как это делается.

На самом-то деле Шмуэль hа-Катан как раз входил в число семи назначенных судей. Самозванцем был другой человек, и Шмуэль взяв вину на себя, спасал его от позора.

А теперь вернемся к нашей истории

Когда Эльдад и Мейдад заметили, что старейшин по-прежнему 72 человека, они, хоть и имели таблички с надписью «старейшина» — решили ретироваться, чтобы не началась проверка, которая неминуемо выявила бы и выставила на позор обладателей чистых табличек.

Всевышний, как говорится в нашей недельной главе (Бамидбар, гл. 11, ст. 25), распространил пророческий дар Моше на старейшин, собравшихся к нему в Шатер Откровения. Эльдад и Мейдад же пророчествовали в стане. Поэтому из стана к Моше тут же прибежал отрок с донесением о «несанкционированном» пророчестве (Бамидбар, гл. 11, ст. 27). И Йегошуа бин Нун (ученик и преемник Моше, который возглавил народ Израиля, когда Моше ушел в мир иной) предложил поместить их в темницу, как безумцев, выдающих себя за пророков (там же, ст. 28).

Йегошуа бин Нун знал, что пророчествовать может только тот, на кого Всевышний распространил пророческий дар Моше. Эльдад и Мейдад, как полагал Йегошуа — не вошли в число старейшин, ибо они не пришли к Шатру Откровения, остались в стане. Значит, пророческий дар Моше на них не распространился? Как же тогда они пророчествовали?

Йегошуа бин Нун подумал, что к попытке пророчествовать Эльдада и Мейдада привела гордыня.

В действительности же все было с точностью до наоборот. Именно из-за отсутствия гордыни остались они в стане с простым народом. Не стремясь к величию — не пошли к Шатру Откровения вместе со всеми старейшинами, хоть и имели на то полное право. Ради спасения чести ближнего — они принести в жертву собственную «карьеру» и возможность жить в особом почете. Поэтому Эльдад и Мейдад удостоились получить Свыше собственный, никак не связанный с Моше пророческий дар. 

Моше, в отличие от Йегошуа видел истинную картину событий.  

— Ревнуешь ли ты за меня? — спросил он своего ученика (Бамидбар, гл. 11, ст. 29).

В нашей недельной главе рассказывается о том, как Мирьям заболевает в пустыне. И ее родной брат, Моше Рабейну, обращается к Всевышнему с просьбой о ее выздоровлении.

В этой своей молитве, как написано в тексте Торы, он произносит: «О, Всевышний, прошу — исцели же ее!» (Бамидбар, гл. 12, ст. 13).

Моше не просто молил Всевышнего о выздоровлении сестры, — пишет Раши (раби Шломо бен Ицхак — величайший комментатор Торы и Талмуда; Франция, 11-й век), — но и вопрошал Его: «Ответь же мне, исцелишь Ты ее или нет?».

В Талмуде (трактат Берахот, гл. 5, мишна 5) говорится о раби Ханине бен Доса (великий ученый Торы, 1-й век), который, молясь о выздоровлении больного, всегда знал — будет принята его молитва или нет. И после своей молитвы мог сказать, кто исцелится и выживет, а кто — умрет.

И ни разу не ошибся. Как скажет — так и будет в действительности.

Как-то его спросили: 

— На основании чего ты так безошибочно предсказываешь исход болезни? Может, ты — пророк?

— Никакой я не пророк и не сын пророка, — ответил раби Ханина. — Знаю только: если слова моей молитвы текут гладко, без запинки — значит, молитва будет принята, и больной обязательно выздоровеет. Но, если молитва дается с трудом, если я путаюсь и запинаюсь — это признак, что больному не суждено встать на ноги.

Возникает закономерный вопрос: неужели Моше не мог воспользоваться методом раби Ханины бен Доса, зачем ему понадобилось вопрошать Творца? Не говоря уже о том, что Моше был пророком высочайшего уровня.

Дело в том, что Моше молился о своей сестре Мирьям очень коротко. Его молитва в оригинале состояла из пяти слов, четыре из которых были односложными. Понятно, что в этом случае нет никакой возможности определить, насколько гладкой получилась молитва. Пять коротких слов, конечно же — не показатель. Их практически всегда можно произнести без запинки. Поэтому и пришлось спрашивать Всевышнего.

Но почему молитва Моше была столь короткой?

Потому что в случае, если бы Моше молился долго — обязательно кто-то сказал бы:

— Нашел время молиться. Его сестра в беде, а он стоит и молится. Лучше бы помог сестре.

Или посетовали бы:

— Конечно, он долго молится, это же его сестра! За нас он бы не стал так долго молиться…

В общем, всегда найдутся люди, которые за словом в карман не полезут.

Из этого в нашей традиции и родилось правило — в присутствии посторонних, не следует слишком углубляться в молитву о своем родственнике. Если уж сам Моше не застрахован от подобных нападок, то обычные, простые евреи — и подавно.

Намек на это правило находим в Танахе, где написано: «Сотворю речение уст: Мир, мир дальнему и ближнему, – сказал Всевышний, – и исцелю его» (книга пророка Йешаягу, гл. 57, ст. 19).

«Сотворю речение уст» (если молитва получается гладкой, без запинки) — эта молитва будет принята, и принесет больному мир и исцеление. Однако это — если молящийся не связан с больным родственными узами. Тогда он не должен сильно сокращать молитву.

Но если больной — близкий родственник, молитва должна быть короткой, такой, что по ней нельзя судить: принята она или нет.

В этом случае единственная возможность узнать что-то наперед — получить ответ Всевышнего, когда Он сам скажет: «Исцелю его».

В нашей недельной главе приводится текст молитвы Моше, в которой он просит Всевышнего даровать исцеление его сестре Мирьям. И здесь мы читаем: «Всевышний, прошу — исцели же ее» (Бамидбар, гл. 12, ст. 13).

В Талмуде (трактат Берахот, лист 34) на основании этой молитвы Учителя приходят к выводу, что, молясь о чьем-то выздоровлении, не нужно называть его имя. Ведь Моше не сказал: «исцели Мирьям», но просто попросил — «исцели ее».

Очевидно, что этот вывод Учителей относится только к такому случаю, когда человек обращается к Творцу с молитвой о чьем-то исцелении в присутствии самого больного. Ведь в тот момент, когда Моше молился о выздоровлении своей сестры, Мирьям была рядом с ним. Поэтому он и не назвал ее по имени, но просто произнес: «исцели ее».

Каждый еврей, сам по себе — частица нашего народа, часть единого целого. А весь народ, как известно, не может быть осужден. Но если человека «пронумеровали» или назвали по имени — его тем самым выделили из привычной общности. И если в целом народ Израиля, как известно — под защитой Всевышнего, то по отношению к отдельно взятому человеку никаких подобных гарантий нет, и быть не может. Вот Свыше и обращают на него более пристальное внимание, а в результате могут применить к нему более строгую меру суда.

Поэтому необходимо помнить, что, окликнув человека по имени, мы как бы ставим его перед Судом Небес. Кроме того, молясь за кого-то, особенно, если это — кто-то из близких, человек способен в чем-то преувеличить, слукавить, что тоже притягивает Суд.

Вот почему желательно, чтобы молитва о заболевшем близком человеке или о больном, который при этом присутствует — была короткой и безымянной.

В Талмуде (трактат Недарим, лист 40) сказано, что тот, кто навещает больного — способствует его выздоровлению, а избегающий визитов к больному — приближает его смерть.

Казалось бы, к чему такая категоричность? Человек не навещает больного — скажи, что он не помогает ему выздороветь. Но обвинять его в приближении смерти — не слишком ли это суровый «приговор»?

Мы уже выяснили, что человеку, молящемуся в присутствии больного, не следует называть того по имени и сверх меры углубляться в молитву, что и способствует выздоровлению. Но тот, кто не навещает больных, вынужден, молясь за них — упоминать их имена. Тем самым, притягивая к этому больному внимание Высшего Суда.

В книге Ялкут Реувени написано, что, молясь о человеке значимом, известном — не стоит называть его по имени. Всевышний и так поймет, о ком идет речь.

В отрывке из Торы, где говорится, что Всевышний навещал Авраама после обрезания, читаем: «И явил Себя ему Всевышний в Элон Мамре» (Берешит, гл. 18, ст. 1).

Обратите внимание, что Всевышний не называет Авраама по имени. Ведь не сказано: «И явил Себя Аврааму…». Это — для того, чтобы научить нас, что, молясь об известных, выдающихся людях — лучше не называть их по имени.