— Если, вглядываясь в окружающую действительность, я обнаруживаю то, чего раньше не замечал, это потом обязательно появится на холсте, в одной из работ, — говорит художник Михаил Моргенштерн. — По-моему, из таких вот маленьких открытий и рождается искусство…

Одна из наиболее важных, быть может, черт творчества этого художника — абсолютная искренность. Для него нет модных стилей и модных тем. В своих работах он пишет только о том, что его действительно волнует, и неизменно находит для выражения своих мыслей и чувств тот пластический язык, который на данном этапе созвучен его мировосприятию. Именно благодаря этой искренности, по произведениям разных периодов нетрудно проследить, как от этапа к этапу, под влиянием среды, в которой он живет, меняются его жизненные позиции и усложняются пластические задачи. Особенно это бросается в глаза, когда сравниваешь его картины и графические листы израильского периода с работами из «прошлой жизни», написанными в России…

Миша родился в Москве 16 января 1955 года. Главное воспоминания его детства: «я — с карандашом или с кисточкой в руке…». Мучений по поводу выбора профессии у него никогда не было. С раннего возраста он знал, что будет художником.

Немалую, а может, и решающую роль в этом сыграл дед — художник Аврум Моргенштерн. Профессиональными художниками были и два дедушкиных брата: один из них разрабатывал рисунки для тканей, другой, подрабатывая ретушированием фотографий, писал портреты и пейзажи.

Дед Аврум окончил ВХУТЕМАС (высшие учебно-технические мастерские, где в 20-е годы обучали основам художественного ремесла живописцев и скульпторов), учился вместе с известным советским поэтом Владимиром Маяковским. И часто рассказывал внукам о своем студенчестве. Для Миши он стал первым учителем рисования.

Отец Миши, Лев Аврумович Моргенштерн, хоть и выбрал профессию литературного редактора научных текстов, тоже не был лишен художественного дарования. В его квартире в Москве до сих пор висит на стене семейная реликвия — большой натюрморт, написанный им по возращению с фронта (во время Второй мировой войны он был танкистом) на распоротой и натянутой на подрамник гимнастерке.

Учился Миша в центральной московской художественной школе. Потом окончил художественное училище «имени 1905 года» и до армии несколько месяцев преподавал рисование в средней школе. Преподавание ему нравится и теперь, и он, разработав собственную методику, периодически занимался этим в Москве, а потом — и в Израиле. Руководил детскими и взрослыми изостудиями.

В армии Миша, оттачивая навыки владения художественными приемами, какое-то время возглавлял подразделение художников, которое выполняло в части оформительские работы, писал портреты представителей высшего и местного командования.

После службы в армии он становится главным художником оформительской мастерской парка при ВДНХ СССР (выставки достижений народного хозяйства). И параллельно начинается его творческое становление. Михаил пишет предметные композиции, пейзажи, портреты… В его даже в самых ранних, «ученических», работах чувствуется твердость руки, свободное владение профессиональными навыками. Теперь его холсты постепенно набирают эмоциональную силу и глубину.

Произведения этого периода — предметны. Его увлекает решение формальных задач. Главным становится драматургия объемов, света и тени, цвета, оттенков. Сюжеты для него в эти годы почти ничего не значат и служат в основном лишь поводом для исследования возможностей изобразительных средств. Этот путь постепенно, но неизбежно, уводит художника от предметности. Еще в Москве Михаил пишет свои первые абстрактные произведения. В колористических решениях этих композиций сквозит нарочитая сдержанность и какая-то затаенная боль — так он воспринимает жизнь, протекающую за его московским окном.

На каком-то этапе у него появляется интерес к решению пластических задач в открытом пространстве. Миша устраивается на работу во всесоюзный комбинат монументального искусства. Ездит по всей стране, оформляя экстерьеры и интерьеры общественных зданий, объекты ландшафтной архитектуры. Делает мозаики, витражи, рельефы, росписи, монументальные композиции. Приобретает опыт «общения» с разнообразными материалами и объемами.

Свои картины и графику он долгое время нигде не выставляет. Сложившаяся к тому времени среда советского так называемого «андеграунда» (не пользовавшегося одобрением советских властей, «альтернативного» искусства), воюющего за свое место под солнцем, его не интересует. Официально признанное, «академическое» изображение «героической» советской реальности — ему претит. Да и для тенденциозных выставочных комиссий он — «отщепенец».

Молчание взорвалось «перестроечной оттепелью». С 1987 года ситуация меняется и для Моргенштерна. В Центральной московской театральной библиотеке открывается его первая персональная выставка. Его принимают в Союз художников. Он участвует во Всесоюзной молодежной выставке. А вскоре получает официальный заказ на создание графических работ на тему «Пушкин в Тверском крае». За год он пишет двадцать листов, и все они приобретены российским Министерством культуры.

Незадолго до отъезда из России более двадцати его холстов и графических листов покупает известная в те годы московская галерея «Модерн Арт». Оттуда его произведения едут в разные страны — в Бельгию, Люксембург и т.д.

В апреле 1991 года Миша Моргенштерн с женой и дочерью приезжает на постоянно жительство в Израиль.

Приехав в страну, о которой так долго мечтал, Михаил оказался в совершенно ином мире. Другие улицы, другие дома, другая скорость жизни, другой воздух, небо, климат. Другие — солнце и луна. Под воздействием внешних перемен меняется и мировосприятие художника.

— Раньше я полагал, — рассказывает Моргенштерн, — что живопись — это взаимоотношение цветов, теплых и холодных. В Израиле я начал писать голубым морем, знойным ветром, ярким палящим солнцем…

Новая среда стала для художника мощным катализатором, проявляющим то, что долгие годы таилось в нем где-то глубоко внутри. Так под воздействием тепла и света проступает на абсолютно чистом, казалось бы, листе — тайнопись.

«Михаил Моргенштерн вошел в израильское искусство как серьезный профессионал, — писал о нем в своей статье израильский искусствовед Григорий Островский. — Он пользуется репутацией одного из наиболее интересных живописцев иерусалимской группы. Свое место художник нашел на «левом фланге» многоцветной и разноречивой палитры израильской живописи, точнее — в стане современного абстракционизма. Но — в его «эксклюзивном» варианте...».

Прогулки по Иерусалиму складываются в серию зарисовок, которые становятся основой его первого иерусалимского живописного цикла — «Снег в Иерусалиме», «Счастливый человек»… И в каждой работе — особая магия прозрачного иерусалимского воздуха, непередаваемое ощущение бесконечности пространства.

Опыт монументалиста в Израиле пришелся весьма кстати. Не прожив в стране и месяца, Моргенштерн получает заказ на настенную роспись в иерусалимской школе «Дрор». Позднее он сделает еще несколько росписей в других иерусалимских школах, по собственному проекту оформит интерьеры ресторана в здании «Мигдаль а-Ир» и бизнес-центра на улице Кинг-Джордж…

В первые же дни пребывания в Иерусалиме Миша встречается с приехавшим ранее художником Борисом Карафеловым, который везет его в Маале Адумим — к живописцу Михаилу Яхилевичу, возглавлявшему тогда творческую группу художников под названием «Месилот». Моргенштерна включают в состав группы, и он попадает в водоворот художественной жизни. Его принимают в международную Ассоциацию художников и скульпторов. С группой он участвует в выставках в Иерусалиме, Тель-Авиве, Хайфе… Его работы отправляются в выставочное «турне» по городам США и Европы. Позднее, в 2002 году, по приглашению еврейского религиозного благотворительного фонда, организовавшего выставку израильских художников, он сам едет в Бостон.

В 1992 году Михаил подает свои холсты на традиционный Всеизраильский художественный конкурс «Иш-Шалом». На самом деле было два конкурса: один — для вновь прибывших, другой — для художников, «коренных» израильтян. По ошибке он приносит работы на второй конкурс и одерживает победу, став лауреатом первой премии. Особо комиссия отметила его произведение «Ясное утро» — с объемами, выступающими над поверхностью и за рамки картины.

В Иерусалиме семья Моргенштернов прожила только три месяца. И все это время Миша, считая, что вновь прибывшие не вправе рассчитывать на «тепличные условия», которые создали для них те, кто строил страну, искал поселение, в котором могли бы принять их семью.

В конце июля 1991-го Моргенштерны переехали в религиозный иешув Псагот, неподалеку от Иерусалима. Этот переезд (в Псаготе их семья живет и сейчас) открыл в его жизни совершенно новую страницу, которая, разумеется, отпечаталась и в его творчестве.

Дело в том, что на тот момент о еврейской традиции он имел весьма приблизительное представление. И в ишув их взяли только потому, что религиозной была его 13-летняя дочь, которая еще в Москве наотрез отказалась учиться в обычной общеобразовательной школе и поступила в еврейскую, при синагоге.

Оказавшись в религиозной среде (религиозными в основном были, кстати сказать, и члены группы «Месилот»), Миша, всегда гордившийся своим еврейством, начал изучать основы еврейской традиции и постепенно узнавать, как в действительности устроен мир.

Потом — первый в его жизни настоящий шаббат (по впечатлениям от этого события он написал картины «Ясное утро» и «Разговор о Торе», «Авдала» — разделение между шаббатом и буднями), первая молитва в синагоге, высокие окна которой какое-то время спустя Михаил украсит витражами…

Его работы становятся своеобразной «летописью семьи», а вместе с тем — исследованием еврейской традиции и еврейских обычаев.

Вот дочь выходит замуж. И Миша по впечатлениям этого торжественного дня создает цикл живописных холстов: «Фарбренген» — группа мужчин собралась, чтобы вместе принять важное решение, составить кетубу (брачный контракт), «Благословенный день» (хупа, церемония бракосочетания)… На свет появляется первая внучка (образ внучки Сары запечатлен в картине «Заповедник»). А вот — внуку Йосефу исполняется три года, и по еврейскому обычаю ему впервые подстригают волосы (светлые ощущения, которые испытал Миша, наблюдая за внуком, впервые прилюдно читающим буквы ивритского алфавита, переданы в работе «Опшерн»)…

Эти красочные, эмоциональные рассказы Михаила Моргенштерна не имеют ни малейшего отношения к литературе. Они — из области иных «знаковых систем». Здесь главное — уловить тот эмоциональный накал, который проявляется в стремлении автора передать красоту и возвышенность нашей традиции, почувствовать импульс соприкосновения с духовностью.

— Пластическое искусство, — объясняет Миша, — как и музыка, обращено не столько к человеческому сознанию, сколько к эмоциям. Только его язык — не звуки, но — цвет и форма. Многому учит художника еврейская традиция. В частности, тому, что цвет — категория духовности. Исследования многих наших Учителей прошлого посвящены изучению взаимосвязи цвета с явлениями действительности. И мы узнаем, что голубой — цвет бесконечности, красный — цвет материального мира, в котором мы живем. Белый — цвет очищения, черный — преобразования материи. А зеленый — цвет начала всего, цвет объятия. Это для художника — очень ценное открытие.

В израильских работах Михаила Моргенштерна очень важен сюжет. Они — реалистичны, но лишены привычной визуальной «конкретики». Попытки найти в них литературные ассоциации или разглядеть предметные очертания — мешают их восприятию. На произведения этого художника надо просто смотреть — впитывая исходящую от них духовную силу, заряжаясь их «энергетикой» и настроением. Только так можно понять язык, которым он пользуется, и задачи, которые он перед собой ставит…