— Музыка говорит сама за себя, — объясняет известный джазовый музыкант, саксофонист Дэйв Либман. — Ее источник — вне тебя. Когда я играю, я всякий раз ощущаю какую-то особую связь с чем-то, что от меня совершенно не зависит. Я — просто «проводник». То же самое, полагаю, чувствуют все музыканты. Естественно, кто-то справляется с этой ролью лучше, кто-то хуже…

Дэйв Либман — яркий импровизатор. Многие называют его «наследником» знаменитого американского джазового саксофониста середины прошлого века Джона Колтрейна. Но это вовсе не означает, что он «копирует приемы» своего предшественника, вошедшего в историю джаза. Нет, прежде всего, Дейв унаследовал от Колтрейна отношение к музыке, неустанное стремление к новым и новым поискам.

Сейчас его занимает исследование еврейских музыкальных корней. И это, конечно же, не случайно.

В 1950-е годы он, рожденный в еврейской семье, жил с родителями в Бруклине. Учился в еврейской школе. Когда Дэйву исполнилось тринадцать лет, ему, как многим мальчикам-сверстникам в округе, отпраздновали бар мицву. В квартале, где жили Либманы, все отмечали еврейские праздники. На всю жизнь теплым воспоминанием запечатлелись в памяти Дэйва пасхальные седеры в доме дедушки…

— Бруклин в 50-е годы был идеальным местом для детей, — рассказывает музыкант о своем детстве. — Половину местных жителей составляли евреи, вторую – итальянцы. Мы жили в уютном, густо населенном районе, с множеством лавочек, где торговали сладостями, а продавцы сидели на улице, перед своими магазинчиками. От нашего дома — рукой подать до Кони-Айленда. Летом мы шумной компанией бегали на пляж… В целом, мне дали вполне традиционное для среднего класса воспитание… Прямо за мостом начинался Манхэттен. Отец, хотя бы раз в месяц, водил всю семью на концерты, в театр или в музей. отправлялся со всеми домочадцами на концерт, в театр или музей. Папа любил слушать классическую музыку, а мама играла на фортепиано…

Именно отец настоял на том, чтобы оба сына брали уроки музыки. Дэйв учился играть на фортепиано два года.

— Это, как выяснилось впоследствии, стало для меня самым большим подарком в жизни, — говорит он. — Ведь именно уроки, на которые я ходил в детстве, открыли для меня мир музыки…

Родители Дэйва прививали сыновьям любовь к классической музыке. Но у него еще в детстве появились иные музыкальные пристрастия. Он полюбил рок-н-ролл, а в те времена основным солирующим инструментом в этом музыкальном направлении был тенор-саксофон. И Дэйву захотелось научиться играть на этом инструменте. Отец записал его в местную музыкальную школу, где в течение года он обучался игре на кларнете. Кларнет стал лишь «ступенькой», которая вела к осуществлению мечты. К 12-ти годам он уже освоил саксофон.

Переболев в детстве полиомиелитом, он до сих пор носит на ноге специальный ортопедический фиксатор. Болезнь помешала ему заниматься спортом (к которому он испытывал искреннее влечение). Обычные мальчишеские увлечения заменила ему музыка. Он погрузился в бурлящий джазовый бомонд Нью-Йорка, и к 15-ти годам был уже завсегдатаем музыкальных клубов.

Однажды вечером, отправившись в «Бердлэнд» (один из самых знаменитых джазовых клубов не только в Нью-Йорке, но и всей Америке), он впервые услышал там Джона Колтрейна. Эта встреча навсегда изменила его судьбу. Блестящая, наполненная неповторимыми нюансами и интонациями игра Колтрейна взволновала его. Тот вечер стал для Дэйва истинным откровением. Он понял, что музыка — единственное, чему он хочет посвятить свою жизнь.

И все же поначалу Либман не оставлял учебу. Помимо музыки, его интересовала история. Окончив школу, он поступил на исторический факультет университета, получил степень бакалавра, и какое-то время даже работал учителем в одной из городских школ. Но не забывал и о цели, которую перед собой поставил, совершенствовался в игре на саксофоне, мечтая о профессиональной карьере джазиста.

Мечта осуществлялась постепенно. Дэйва Либмана все чаще приглашали в джазовые клубы, как исполнителя, в том числе — и в израильские. В одном из таких израильских клубов Либман познакомился с ударником Реувеном Хохом. И Хох предложил ему участвовать в хасидском джазовом проекте, который он сам создал. Так Либман начал играть еврейский джаз, изучая музыку своего народа.

Еврейские джазовые программы Хох составляет с 1998 года. Они представляют собой уникальную смесь старинной и современной еврейской музыки в оригинальной джазовой обработке. Такое смешение ныне именуют стилем «фьюжн».

Необычен и состав джаз-бэнда, с которым солирует Дэйв Либман — альт, виолончель, саксофон, гитара, бас-гитара и ударные, что создает эффект камерного звучания. Это звучание — великолепный фон для его «живой» игры, напоминающей «разговор по душам».

Дэйв участвует не только в джазовых концертах в рамках хасидского джазового проекта, но и в сэйшенах, которые всегда становятся заметными событиями в мире еврейского джаза. Недавно он принял участие в сэйшене вместе с молодым ударником Майком Стефансом — их «дуэт» произвел на слушателей неизгладимое впечатление. Они исполняли еврейские мелодии в импровизационных джазовых аранжировках.

Любой разговор с джазовыми музыкантами поколения Либмана неизменно возвращается к Колтрейну, особенно — если затрагивается тема духовности в музыке. И Либман всегда это подчеркивает.

— Именно Колтрейн побудил меня делать то, что я делаю, — говорит он. — Его энергия, глубина и искренность его музыки поразили меня, когда я был юношей и не умел еще облекать в слова собственные эмоции. Идет время, и мой восторг от игры Колтрейна только усиливается. С годами я научился «формулировать», понял, чем так завораживает его исполнение. Он разговаривал с людьми на языке джаза, пробуждая в них лучшие чувства и устремления. Теперь я знаю, если бы не услышал его, не увидел бы, какое впечатление производит на слушателей его музыка, не почувствовал бы в ней высокие духовные порывы, я, наверное, не выбрал бы для себя этот путь. Но уже тогда, в пятнадцать лет, слушая его, я неосознанно ощутил: если музыка способна на такое, значит, и я, стремясь через музыку благотворно влиять на людей, ставлю перед собой достойную жизненную цель…