Поиск по разделу:

Раздел ведет рав Элиягу Эссас

В Первой книге Мелахим (гл. 17, ст.17-24) рассказывается история оживления пророком Элиягу умершего мальчика. История невероятная и удивительная. И самое удивительное в ней, на мой взгляд, то, что коэн (а пророк Элиягу, как известно, был коэном) оскверняется умершим, не являющимся ему близким родственником.

Как вы можете это прокомментировать, уважаемый рав?

Эрнест Всезнанский
с. Великие Гужи

Действительно, коэну — запрещено оскверняться нечистотой мертвого. И это означает, что ему нельзя не только к нему прикасаться, но и подходить ближе, чем на четыре локтя (около двух метров). Запрещено даже входить в помещение, где находится мертвое тело.

Впрочем, если покойный при жизни состоял в близком родстве с коэном (отец, мать, сын, дочь, брат, сестра и жена) коэну — разрешено приблизиться к нему. Более того, это считается заповедью.

Отмечу, что коэн может приблизиться к телу близкого родственника лишь в том случае, если оно — не повреждено. Если же какая-то часть отсутствует — коэну запрещено к нему приближаться. Даже если отсутствующая часть находится рядом с покойным или пришита и соединена с телом. Поэтому, если покойному было сделано, скажем, вскрытие — его родственники-коэны не могут к нему подходить.

Теперь — к заинтересовавшему Вас случаю.

Предположим, что тело юноши было в целости и сохранности. При том, что он все же не состоял с Элиягу в близком родстве. Поэтому непонятно, на каком основании Элиягу взялся за его оживление.

Возможно, он был уверен, что сможет вернуть умершего к жизни, и поэтому ему было разрешено оскверниться. Ведь спасение жизни в случае опасности для жизни и здоровья (на иврите — «пикуах нефеш») отодвигает соблюдение большинства заповедей на второй план.

Впрочем, принимая галахические решения — запрещено полагаться на чудо. А оживление умершего — это, конечно же, чудо.

Кроме того, ситуация, имеющая статус «пикуах нефеш», предполагает наличие сомнения — выживет ли пострадавший? Поэтому, если Элиягу был уверен, что оживит умершего, то ситуацию нельзя квалифицировать как «пикуах нефеш». А если там все же был случай «пикуах нефеш», то Элиягу не мог быть на сто процентов уверен, что сумеет вернуть к жизни сына вдовы.

Можно предположить, что оживляемый Элиягу отрок, на самом деле, еще не умер полностью, но находился без сознания.

И действительно, в Танахе не говорится, что он умер, там сказано: «И не оставалось в нем дыхания» (Первая книга Мелахим — Царей, гл. 17, ст. 17). Но если мы продолжим чтение, то увидим, что написано «…и умертвить сына моего» (там же, ст. 18).

И если эту фразу можно списать на эмоциональное состояние женщины, то далее написано: «Смотри, жив сын твой!» (там же, ст. 23).

Если бы он не умер, но просто был без сознания — не было бы написано: «Смотри, жив сын твой!». И значит, он все-таки умер.

Получается, что Элиягу, даже если и не вступал в прямой контакт — все же находился с умершим под одной крышей. И этого достаточно, чтобы он стал духовно нечист.

Однако такого не происходит, если умерший не был евреем (см. трактат Бава Меция, лист 114). Тогда, если вдова была нееврейкой, стало быть, и ее сын, оживленный пророком Элиягу, тоже не был евреем.

Однако написано в Иерусалимском Талмуде (трактат Сукка), что сын вдовы, которого оживил Элиягу, впоследствии стал еврейским пророком Йоной. И пусть в тот момент он, по-видимому, пророком еще не был, но евреем уж наверняка был. Значит, вопрос с осквернением коэна — далеко не праздный, и на него нужно как-то отвечать.

Но разве не могло быть, что в момент описываемых событий, юноша еще не стал евреем, а позднее прошел гиюр?

Нет, не могло, потому что в Танахе названо полное имя пророка — Йона сын Амитая. Если бы его отец был неевреем, его нем было бы написано — Йона сын Авраама. И предположить, что его отец — Амитай — тоже перешел в иудаизм, мы не можем, поскольку из слов Танаха следует, что на момент оживления мать юноши уже была вдовой.

Предположим, что Элиягу мог оживить подростка, даже не касаясь его. Ведь написано: «И простирался он над мальчиком трижды» (Первая книга Мелахим, гл. 17, ст. 21). То есть — не сказано, что касался. То есть, Элиягу оживил мальчика, не касаясь его, и значит — не осквернился?

Но нет. Ведь сам факт, что Элиягу находился в одном помещении с мертвым, уже свидетельствует об осквернении.

Тогда нужно сказать, что Элиягу не только не касался ребенка во время оживления, но даже не входил в комнату, где лежало бездыханное тело. А то, что написано «hитмодед алав» («простирался над ним»), может означать, что ребенок находился в поле зрения пророка (если понимать «алав» как — «напротив него»), чтобы молитва была более сосредоточенной.

Безусловно, вышеприведенные попытки объяснить действия Элиягу так, чтобы оживление ребенка не сопровождалось осквернением нечистотой умершего, выглядят несколько натянуто. Гораздо логичнее предположить, что Элиягу, все же касался умершего. Ведь глагол «леhитмодед» («простираться») этимологически подразумевает физическое сравнение, сопоставление себя, своих размеров — в данном случае с размерами ребенка.

И еще. Написано, что Элиягу поднялся наверх. По-видимому, это была комната под крышей, мансарда, а значит — имела место «нечистота шатра».

Из простого понимания текста следует, что Элиягу не просто поднялся наверх, но и отрока туда поднял. Поэтому очевидно, что речь идет о духовной нечистоте, связанной с прикосновением.

И мы снова оказываемся перед вопросом: каким образом пророк Элиягу оживил мальчика, ведь он коэн, а коэнам запрещено оскверняться?

Рассмотрев вышеприведенные ситуации и варианты объяснения, мы так и не нашли ту трактовку поведения пророка Элиягу, которая вписывалась бы в галаху (еврейский закон), без принесения в жертву наиболее распространенного и логичного смысла написанного.

И все же такая трактовка есть. Из любви к Торе предложу ее вниманию читателей — сразу в нескольких вариантах.

Прежде всего, можно сказать, что Элиягу действовал по прямому указанию Всевышнего, которое в специально оговоренном случае («hораат шаа») позволяет разово нарушить закон Торы. Ведь иначе могло быть осквернено Имя Всевышнего и задета честь еврейского пророка, поскольку люди могли подумать, что вдова впустила пророка пожить у себя в доме, а в итоге у нее умер сын.

Поэтому, чтобы не произошло осквернение Имени Всевышнего, разово было разрешено коэну оскверниться. Косвенный намек на такое допущение содержится в том, что сразу после оживления подростка описывается противостояние пророка Элиягу жрецам Баала.

Тогда тоже имело место разовое указание («hораат шаа») совершить приношение не в Иерусалимском Храме, но — на горе Кармель. При том, что знание, что в будущем юноша станет пророком Йоной — усиливает это объяснение.

Кроме того, допустимо предположить, что об умершем подростке просто больше некому было позаботиться. Иначе говоря, его статус был — «умерший, которого заповедано похоронить» («мет мицва»). А в этом случае не только рядовой коэн, но и коэн гадоль (главный коэн в Храме), которому при обычных обстоятельствах запрещено хоронить даже собственную жену, обязан позаботиться об умершем.

Для полноты картины, добавлю еще и такое соображение.

Имя Амитай, на самом деле — намеком на пророка Элиягу. Об этом свидетельствуют слова вдовы, матери ребенка, произнесенные ею сразу после оживления — «Теперь я знаю, что ты человек Всевышнего, и слово Его в устах твоих — Истина (эмет)» (Первая книга Мелахим, гл. 17, ст. 24).

Женщина утверждает, что отличительная черта Элиягу — эмет. А в наших книгах  говорится, что душа Йоны включала частицу души пророка Элиягу. Поэтому выражение «Йона бен Амитай» служит намеком, что после оживления Йона стал «духовным сыном» пророка Элиягу, человека, отличительная черта которого — эмет.

Йона так же, как и пророк Элиягу, вошел в Ган Эден (в условном переводе — райский сад) живым.

И еще намек содержится в первой фразе книги пророка Йоны. Написано там: «И было слово Всевышнего к Йоне, сыну Амитая» (Танах, книга пророка Йоны, гл. 1, ст. 1).

Автор текста Мордехай Вейц
29.11.24